Анна Смирнова-Энрикес: Откуда же этот акцент, или Между avô и avó

Для человека с научным мышлением решение частной практической задачи может перерасти в начало серьезного научного исследования. Именно это произошло с героиней публикации BRASIL.RU Анной Смирновой-Энрикес. Она поделилась своими историями о том, всегда ли хорошо быть белым гринго с загадочным русским акцентом, а также рассказала о своей работе в лаборатории интегрированного анализа акустики и когнитивных процессов Папского католического университета Сан-Паулу.

Анна, расскажите, пожалуйста, о лаборатории и университете, в которых вы ведете свои исследования. Кем это финансируется? 

В Бразилии есть бесплатные государственные университеты и платные частные. В государственных университетах мест мало, в них учится всего около 25% студентов, очень трудно поступить, конкурсы по сто человек на место. Частных университетов гораздо больше, чем в России, и они в основном работают на образование, а не на науку. При этом есть ряд элитных частных университетов, в которых к науке относятся вполне серьезно. К ним относится и университет, в котором я работаю. Это Папский католический университет Сан-Паулу, сокращенно PUC-SP. По рейтингу QS World University, он входит в пятерку лучших в Бразилии. Из 22 бразильских университетов, попавших в это рейтинг, практически все государственные, только три частных. Все три – филиалы Папского католического в разных городах.

PUC-SP – один из традиционных частных бразильских университетов – был основан в 1946 году на основе слияния двух гуманитарных факультетов. В отличие от Европы, в Бразилии университеты существуют относительно недавно, первые из них появились в начале XIX века. В штате Сан-Паулу у PUC сейчас пять кампусов. Я работаю в самом старом из них – Монте Алегре (Веселая Гора). У нас здесь два здания: одно – бывший монастырь кармелиток (ему около ста лет); второе – новое пятиэтажное здание с открытыми внешними коридорами, больше похожими на веранды. Я работаю в новом здании, в лаборатории интегрированного анализа акустики и когнитивных процессов, в качестве постдока – защитившегося молодого ученого на временном проекте. Мой научный руководитель – профессор Сандра Мадурейра.

Наш университет известен своими курсами и исследованиями в области гуманитарных наук, права, экономики, социологии, образования, коммуникации. Есть медицинский факультет, физиотерапевтический, факультет фоноаудиологии, благодаря интересу к которой я и попала в PUC. «Фоноаудилогия» переводится как «логопедия», но, живя в Бразилии, о фоноаудиологах слышишь гораздо чаще, чем в России слышат о логопедах. Они работают со всем, что связано c нарушением коммуникации и постановкой речи. Не только с детьми или людьми после инсульта, но и с певцами, преподавателями, дикторами радио и телевидения, с людьми, поставившими брекеты. При PUC есть центр по работе с нарушениями коммуникации – DERDIC. В этом центре фоноаудиологи бесплатно принимают население, студенты проходят практику. На первом этаже центра находится бесплатная школа для глухих детей.

Можно ли сказать, что религия вкладывает деньги в науку?

Дело в том, что в западном мире наука начала развиваться именно в монастырях. До сих пор и в Бразилии, и в Европе очень много знаменитых образовательных учреждений с религиозными названиями. В Бразилии религиозные наименования присутствуют практически во всем. Несмотря на то что наш университет католический, на ведении научной работы и поведении студентов это никак не сказывается, нет никаких ограничений. По вечерам студенты в кампусе бьют в барабаны, слушают рэп или фанк.

Единственное отличие нашего университета от государственных образовательных и научных учреждений состоит в том, что во время религиозных праздников может быть лишний выходной день. На католическую Пасху мы закрываемся не в пятницу, как все, а в четверг. Еще на первом этаже есть комната, где желающие могут искать духовной помощи, а в книжном магазине – богатый выбор религиозной литературы. В университете есть специальность «теология», дипломы выпускников признаются Министерством образования и Ватиканом.

По поводу финансирования: PUC – это довольно дорогой частный университет, студенты платят две-три тысячи реалов в месяц – около 500–700 долларов, в зависимости от специальности. Правда, в некоторых случаях могут быть скидки и стипендии. Что касается постдоков, то для них проводится конкурс отдельно на каждом факультете на стипендии от федерального фонда, то есть их научную работу финансирует государство, но кандидаты назначаются по выбору комиссии частного университета.

Религиозные организации так или иначе представлены во всех сферах жизни, не только в сфере высшего образования. Например, я параллельно учусь дистанционно в Лютеранском университете Бразилии, получаю второе высшее. Медицинская страховка у меня от адвентистской церкви. Это настолько присутствует везде, что уже и не замечаешь. В Сан-Паулу очень много музыкальных баров, и один из моих любимых джазовых баров принадлежит адвентисту. В этом баре нет алкоголя, зато есть тридцать видов безалкогольного пива. Бар не открывается по субботам, и никого это не смущает, все знают, что хозяин – адвентист.

Одно время я искала комнату в женском общежитии, и мне все знакомые наперебой советовали Лигу католических сеньор. Для заселения потребовалась справка от гинеколога об отсутствии венерических заболеваний и два письма поручителей о моей моральной благонадежности. Атмосфера в общежитии была отличная – тихо, спокойно, двойные стекла на окнах, монахини готовят завтраки по утрам. Жили там в основном студентки, мужчинам вход был запрещен. В дни религиозных праздников к завтраку делали что-нибудь особенно вкусное и прилагали поздравительную открыточку. До сих пор с теплотой вспоминаю это место. Сейчас комната там стоит дороже, чем аренда двухкомнатной квартиры.

Школьное образование, связанное с религиозными институтами, особенно иезуитскими, считается очень хорошим. Как-то раз я помогала своим русским друзьям устроить детей 9 и 11 лет в школу. Мы выбрали частный колледж, о котором все отзывались хорошо. Пришли туда на экскурсию. Оказалось, что он иезуитский. Листая тематический журнал в ожидании встречи, я нашла статью о католическом костёле в моем родном Томске. В бразильском иезуитском колледже оказались великолепные лаборатории по химии, физике и биологии. У нас в Сибири такого не было. Организуются шумные школьные праздники, на чемпионат мира дети готовили танцы болельщиков с яркими лентами. Ученики могут носить сережки, иметь татуировки. Ходить на службы в часовню при колледже необязательно, ученики могут иметь вероисповедание разных конфессий.

Как родилась идея ваших исследований?

Когда живешь в другой стране и общаешься на иностранном языке, естественно, говоришь с акцентом. Потом наступает вторая интересная фаза, когда начинаешь говорить с акцентом и на родном языке тоже. Я прошла через этот этап: после девяти лет проживания в Бразилии у меня в русском появился довольно сильный интонационный акцент, и я иногда забывала слова. В 2009 году я уехала на пять лет во Францию и там очень много общалась с русскими. Язык быстро восстановился, но все равно язык эмиграции отличается всегда. Так вот, когда говоришь на всех языках с акцентом, включая родной, везде на тебя смотрят странно. Это чувствуется, даже если смотрят с самым позитивным интересом. Поэтому меня этот вопрос очень волновал. Когда тебя каждый день, несмотря на твое 15-летнее проживание в стране, спрашивают: «Откуда вы?» – к этому невозможно относиться нейтрально. Думаешь: «Боже мой, почему это так важно?» Это важно.

Когда тебя каждый день, несмотря на твое 15-летнее проживание в стране, спрашивают: «Откуда вы?» – к этому невозможно относиться нейтрально. Думаешь: «Боже мой, почему это так важно?» Это важно.

Одна из моих ближайших подруг – фоноаудиолог, она работает с детьми с задержками развития и с парализованными людьми. Мысль о том, что хорошо бы поработать над произношением с фоноаудиологом пришла ко мне, когда в один прекрасный день подруга рассказала, что, когда человек полностью парализован, его продолжают кормить через горло, чтобы у него не атрофировалась мышцы. Ему дают йогурт на ложечке, и, так как он глотать не может, фоноаудиолог пальцами прорабатывает глотательные движения, чтобы мускулы не забывали, что им нужно делать. Я настолько удивилась, что подумала: «Если вы можете это, то неужели вы не можете помочь человеку с акцентом?»

У меня были знакомые фоноаудиологи в центре работы с нарушениями коммуникации DERDIC, принадлежащем PUC, туда я и отправилась. Когда мы начали разбираться в вопросе, стало понятно, что прежде чем что-то менять, надо в целом понять, какие проблемы общего характера, а какие – личные. Они меня обследовали и сообщили, что я неправильно жую, неправильно дышу, мало того, я в неправильной позиции держу кончик языка, когда сплю. Мне хотелось все-таки посмотреть на вопросы произношения немного шире, и мои знакомые фоноаудиологи познакомили меня с лингвистами из лаборатории интегрированного анализа акустики и когнитивных процессов PUC, в которой я теперь работаю. С фоноаудиологами у нас совместный проект, и я продолжаю ходить на консультации, мне нравится смотреть на все под разными углами. Где еще тебе помажут вареньем то место, которое ты должен трогать кончиком языка при артикуляции определенного звука?

Каким образом ваш интерес к произношению перерос из частного практического в научный?

Последние три года до ухода в лингвистику я уже работала преподавателем языков. Я преподаю русский для бразильцев и португальский для русскоязычных. Изначально мой интерес был сугубо практическим: мне хотелось найти что-то полезное, что помогло бы бразильцам лучше говорить и русским тоже. Когда мы пришли к лингвистам в лабораторию, оказалось, что бразильцы просто никогда не задумывались о том, что происходит с иностранцами, изучающими португальский язык.

У бразильцев, как и у русских, есть некоторый комплекс: они считают, что все стоящее находится за границей – в Америке и Европе. Поэтому есть много исследований о том, как бразильцы учат английский, как бразильцы учат французский, какие у них проблемы с произношением и что с этим делать. При этом нет ни одной нормальной книжки, посвященной фонетике португальского для иностранцев, и обучение преподавателей португальского как иностранного не выстроено.

В сентябре 2018 года я ездила в Куритибу на конгресс Комиссариата ООН по делам беженцев. Там работала секция, посвященная преподаванию бразильского португальского для иностранцев. И там я узнала, что на всю Бразилию есть один-единственный университетский курс, где выращивают именно преподавателей португальского как иностранного. Он находится в Бразилиа – у них крошечный набор, выпускники остаются в столице и работают с дипломатами.

Существующие книжки по португальскому для иностранцев ориентированы на туристов. Там написано, как делать заказы в ресторане, как зарезервировать место в отеле и аналогичные вещи. Учебника, ориентированного на тех, кто приезжает в Бразилию и начинает новую жизнь, кому нужно учить язык всерьез, просто нет.

Курсы португальского для иностранцев существуют либо при дорогих частных университетах, где обучение стоит около 1500 реалов в месяц, либо разрабатываются добровольцами при государственных университетах или при некоммерческих организациях, где каждый рисует свои материалы на коленке. Продуманной государственной языковой политики в этом направлении не ведется.

Именно на этом конгрессе я первый раз услышала, что бразильцам, преподающим португальский как родной, сложно посмотреть на свой язык со стороны и дать рекомендации иностранцам. Обычно этой темой занимаются преподаватели других языков, иностранных для бразильцев. Сначала они учат бразильцев, например, французскому, а потом обнаруживают, что французам нужен бразильский португальский. Лингвисты данной темой тоже занимаются мало.

В итоге получилось, что тема очень новая и при этом ее легко развивать, потому что все приборы есть, понятно, какие техники, понятно, какими инструментами надо пользоваться, в том числе и статистическими. Все это уже работало, но в другую сторону. Мы просто развернули корабль и стали смотреть, что происходит с русскими, которые изучают португальский.

Через полгода предварительного сбора и анализа данных о русском произношении открылся конкурс стипендий в департаменте лингвистики PUC, и мы решили послать мой проект на этот конкурс. Я выиграла. Было 12 кандидатов. Все они были лингвистами, которые всю жизнь этим занимались, некоторые защищались во Франции, в Германии. Но выиграл грант на пять лет именно мой проект, потому что он был самый практичный и связан с важной социальной проблемой. Не просто вопросы произношения, но адаптация мигрантов, социолингвистические характеристики, восприятие мигрантов бразильцами. Кроме того, у проекта есть международный потенциал. Нашим партнером стал Санкт-Петербургский государственный университет, кафедра фонетики и методики преподавания иностранных языков филологического факультета под руководством Павла Анатольевича Скрелина.

Расскажите о своих исследованиях, какие методики вы используете?

Первое направление работы – это фонетические особенности произношения и восприятие на слух. Классический случай – avô и avó (дедушка и бабушка). Бразильцам в голову не приходит, что у иностранцев могут быть проблемы с различением этих слов. Когда мы с фоноаудиологами стали предварительно выяснять, как обстоят дела, они попросили сделать аудиозаписи русскоязычных добровольцев со счетом до двадцати, названиями месяцев и чтением «Красной Шапочки» по-русски и по-португальски. Я обратилась к своим русскоязычным знакомым в Сан-Паулу, сразу откликнулось около тридцати человек. Эти записи фоноаудиологи прослушали и сделали список основных проблемных зон. Я знаю, что сейчас хочется сразу узнать результаты, но сообщать их не могу пока, потому что мы еще не закончили основной эксперимент.

В основной фазе проекта мы записываем добровольцев в звукоизолированной кабине, это занимает около 40 минут. Записываем спонтанную речь, чтение, задания на интонацию и специальный список проблемных слов – корпус. Потом с помощью программ акустического анализа речи оцениваются звуковые характеристики. Можно сравнить степень звонкости согласных. В зависимости от форманты – частоты голосового тона – понять, выше или ниже находится язык при произношении определенных гласных, сравнить, что получается у бразильцев и у иностранцев и, соответственно, дать рекомендации.

Второе направление работы – социолингвистика. Она позволяет изучать, как люди представляют себе человека по его речи. Еще до получения гранта я записалась на курс социолингвистики для аспирантов университета Сан-Паулу к профессору Рональду Белине Мендесу. В Бразилии университеты дословно «публичные», а не «государственные». Даже если человек не является аспирантом университета, но у него есть диплом о высшем образовании, он может записаться на любой курс для аспирантов в категорию aluno especial – особенный ученик – и посещать его наравне с остальными. В списке курсов на сайте университета сразу указывается, сколько мест на нем для аспирантов, сколько – для особенных учеников, обычно последних где-то четверть.

Наш преподаватель начал курс с рассказа о своих исследованиях восприятия речи людей нетрадиционной ориентации. Одна из первых его работ основана на онлайн-опросе, в котором респонденты слушали записи мужских голосов с разной степенью выраженности характерной «нетрадиционной» интонации и отвечали, как они представляют себе говорящих, какова вероятность того, что они нестандартной ориентации, и почему они так думают. Большая часть слушателей курса были его аспиранты. Некоторые занимались выраженностью в речи женственности, других интересовала речь трансгендеров, многие изучали особенности произношения в разных районах и социальных слоях Сан-Паулу, при этом иностранцами почти никто не занимался. Только один человек на этом курсе изучал смешение кодов в речи испаноязычных иностранцев, работающих в международных компаниях на территории Бразилии – как и когда они переходят с одного языка на другой.

Конечно, мне захотелось изучить восприятие русского акцента. Некоторые русские, живущие в Бразилии, верят, что у них нет акцента, потому что бразильцы, потрясенные самим фактом говорящего по-португальски гринго, обычно им так говорят. Но это неправда. В принципе, быть белым, по-европейски красивым и говорить с загадочным акцентом в Бразилии влияет на имидж положительно. Но что получится, если бразильцы станут представлять себе человека исключительно по речи, не фокусируясь на том, что он белый иностранец?

Для этого эксперимента мы использовали фрагменты записей спонтанной речи по-португальски с ответом на один и тот же вопрос. Говорили и русскоязычные с разной степенью акцента, и бразильцы. Я убрала из ответов русскоязычных грамматические ошибки, чтобы на восприятие влияла только фонетика. Мы сделали онлайн-опросник с этими записями. Респонденты слушали короткие, буквально на восемь секунд, отрывки из речи каждого человека и отвечали на 18 вопросов, как они его себе представляют: нервный, веселый, красивый, образованный.

Отвечающих мы тоже поделили на разные группы: бразильцы, которые никогда не имели контакта с иностранцами и не учили иностранных языков; бразильцы, которые имели контакты с иностранцами или учили какой-либо иностранный язык, но не имели отношений с русскими; бразильцы, у которых есть контакт с русскоязычными или которые учили русский язык; и, наконец, сами русскоязычные, говорящие по-португальски. В эксперименте участвовало около двухсот человек. Они не знали о цели эксперимента, мы просто попросили оценить голоса по определенным характеристикам, ничего не говоря об иностранцах. Все вопросы об опыте общения с иностранцами мы задавали уже после заполнения основной формы.

Выяснилось, что есть характеристики, связанные с наличием и степенью акцента, которые не зависят от опыта контакта бразильских респондентов с иностранцами. Например, насколько человек общителен, насколько его голос приятный и радостный. При выраженном русском акценте человек воспринимается как менее приятный, менее общительный. Эта корреляция сильная и достоверная. Но есть характеристики, на которые влияет опыт общения с русскими или опыт изучения языка. Например, насколько человек умный и образованный. Даже бразильцы, имеющие опыт контакта с иностранцами, но не русскоязычными, воспринимают русский акцент (не зная, что это именно он) как характеристику человека менее умного, менее образованного. Бразильцы, имеющие контакт с русскоязычными, а я здесь, кстати, не знаю ни одного русскоязычного без высшего образования, такой связи не видят совсем.

Мы уже представили результаты нашей работы на нескольких конгрессах, в том числе в Петербурге. Статью будем публиковать, когда сделаем вторую часть эксперимента. Я пока не могу рассказать об этом подробно, но мы хотим узнать, как одного и того же человека представляют в зависимости от того, говорит ли он на своем родном русском языке с русскоязычными или на португальском с русским акцентом с бразильцами.

Есть классическое исследование Ламберта 1960-х годов, которое проводили в Канаде с билингвами, говорящими на французском и английском без акцента. Один из результатов работы – когда человек говорил по-французски, его по голосу оценивали на 15 см ниже. С большим интересом ждем, что получится у нас. В наших онлайн-экспериментах можно участвовать. Чем больше людей, тем более достоверный получится результат.

Третье направление работы – оценка эмоций говорящего по выражению лица. Существуют компьютерные программы, которые анализируют выражение лица, представляя его как комбинацию движений лицевых мускулов. Программа детектирует движения мускулов, показывает графики выражения эмоций в реальном времени, следит за направлением взгляда.

Мы задались вопросом, как выражают свои эмоции русскоязычные, говоря по-русски, и как они будут это делать, говоря по-португальски. Бразильцы народ эмоциональный, копировать их мимику сложно. Не так уж редко можно встретить русского человека, который по-португальски говорит хорошо, но выражение лица при этом переносит из родного языка. В итоге его могут воспринимать совсем не так, как он хотел бы. Это надо проверить и померить. Интересно будет провести тесты на восприятие, в которых бразильцы будут смотреть видео говорящих по-португальски русскоязычных, не слыша речи, и оценивать, какие эмоции они выражают.

Чтобы собрать материал для этого эксперимента, мы просим показать, как бы человек среагировал в определенных ситуациях, а потом проводим интервью на чувствительные темы. Все это делаем по-русски и по-португальски. При этом люди не только по-разному выражают эмоции, говоря на разных языках, но и по-разному отвечают на вопросы. Я специально прошу не вспоминать, что было сказано на другом языке, не переводить мысленно. Между заданиями мы пьем кофе, чтобы отвлечься. Мы записали по таким протоколам речь более двадцати добровольцев и продолжаем записывать.

Какова практическая применимость результатов ваших исследований?

Поскольку мы ученые, для нас практический выход – это обсуждение результатов исследований на конференциях и публикация статей, общий вклад в изучение билингвизма. Если мы не публикуем статьи, нам не дают деньги на исследования. Но, конечно, поскольку я продолжаю преподавать языки, у меня в планах разработать достойный материал по фонетике португальского для иностранцев, а также для работы с детьми билингвами. Мы думаем о создании обучающих программ, приложений и о работе с фоноаудиологами, тестируем разные варианты методик – нам нужен короткий набор эффективных техник. Многие вещи можно будет сделать онлайн, потому что, когда человек видит, что он слышит, и видит, что он произносит, он имеет возможность получить фидбек. Это уже само по себе сильно помогает.

Самое важное практическое применение лично для меня – это возможность осмысления стереотипов, возможность сделать общество более толерантным. Быть белым гринго со славянским акцентом классно, но как обстоят дела с боливийским акцентом, к примеру? Я сейчас преподаю португальский для иностранцев при одной некоммерческой ассоциации на Бела-Виста, где у нас смешанные группы: русские, венесуэльцы, колумбийцы, японцы, даже американцы. И мне кажется, что носителям латиноамериканского испанского сейчас приходится особенно трудно, очень много стереотипов с этим связано. То, что мы сейчас делаем, можно будет перенести и на другие группы мигрантов, проживающих в Бразилии. Это планировалось с самого начала.

Как именно может быть полезна социолингвистическая направленность проекта?

Социолингвистика заставляет по-новому взглянуть на привычные вещи. Современное образование в Бразилии старается прививать основы толерантности, но на самом деле сделать так, чтобы люди спокойно относились к определенным особенностям, отнюдь не просто. Наше исследование дает интересный материал для изучения вопросов формирования стереотипов. По нашим результатам видно, что чем больше у людей контактов с иностранцами, тем меньше они подвержены формированию стереотипов, основанных на произношении. Поэтому, я думаю, нужно с детства давать людям как можно больше возможностей познавать мир, в том числе слышать разную речь.

Это касается не только иностранцев. Представьте полный класс первоклассников, у одного из них есть какая-нибудь особенность речи. Допустим, «р» не выговаривает. Над ним сразу начинают смеяться. Если человек говорит по-другому, на него обращают внимание. Наш мозг полагает, что с этим человеком что-то не так и нужно быть с ним осторожным. А вот когда это действительно нужно, например при распознавании открытых и закрытых гласных в португальском, осознание различий не включается.

Маленькие дети, до года, слышат все тонкости произношения, весь фонетический спектр но со временем они теряют способность распознавать звуки, которые не используются. Об этом свидетельствуют результаты классических экспериментов Джанет Веркер. Детям из англоязычных семей, которым не было еще и года, давали слушать слоги из хинди, разницу между которыми взрослые носители английского не распознают. Дети ее слышат, даже новорожденные. Другие ученые проводили эксперименты с младенцами, используя соску-детектор, позволявшую записывать импульсы сосания. Ритм сосания менялся, как только ребенок слышал новый звук. Возможно, когда-нибудь система образования придет к тому, чтобы не только билингвы с детства имели возможность слышать разную речь, тогда со временем эта способность распознавать звуки не будет теряться, и мы будем лучше различать то, что мы действительно слышим, и есть шанс, что и произношение станет более пластичным.

Почему вы переехали в Бразилию?

Мой папа – квантовый физик, он неоднократно ездил в Бразилию работать по временным контрактам, на год-два, приглашенным профессором. Поэтому он знал, что здесь для аспирантов на тот момент, 2000 год, были очень хорошие условия. К тому же в то время в Бразилии бурно развивалась иммуногенетика, которая была мне интересна. Год, когда я окончила обучение в России, был первым, когда ввели бакалавриат и магистратуру. Никто еще не знал, зачем нужен этот бакалавриат. Поэтому я была единственным человеком на факультете, который после четырех лет обучения забрал диплом и уехал.

В итоге я попала в лабораторию, которая делала самое большое количество типажей для трансплантации почек в мире, при федеральном университете Сан-Паулу. Там защитила и магистерскую, и кандидатскую диссертацию, а потом еще несколько лет была на постдоке в университете штата Сан-Паулу, развивала проект по онкогенетике.

Удалось ли валидировать диплом?

В Бразилии нет необходимости валидировать диплом, чтобы поступить в магистратуру или аспирантуру. Если ты можешь сдать экзамен, ты можешь поступить. Другой вопрос, что диплом о базовом образовании будут требовать при участии в конкурсе на должность профессора, даже если ты окончил аспирантуру в лучшем бразильском университете. То есть поступить в аспирантуру легко, а вот оформить все документы, чтобы потом проходить конкурсы на место профессора, – это трудно, хотя есть некоторые тонкости и послабления в зависимости от специальности.

Раньше признание иностранного диплома в Бразилии занимало лет семь. Это касалось не только России. В Бразилии в принципе не признают иностранные дипломы без валидации, не важно, какого университета и какой страны. Только для Португалии есть некоторые послабления. Сейчас валидация диплома о высшем образовании занимает где-то год. Чтобы валидировать диплом, нужно представить для сравнения программ выписку из родного вуза с полным содержанием всех прослушанных курсов на английском или португальском языке. Раньше в российских университетах такую бумагу получить было невозможно, сейчас уже проще.

У меня была мысль валидировать диплом, я написала на свой родной томский биофак. За полтора месяца мне собрали содержание программ именно того времени, когда я училась, прислали двести страниц. Можно было начинать делать перевод. Но, поскольку мои научные интересы сейчас лежат в области лингвистики, я в итоге этого делать не стала.

Сейчас мне нужен базовый диплом по филологии, поэтому одновременно со своей работой постдоком по лингвистике в лаборатории Папского католического университета – а для поступления туда диссертации по молекулярной биологии было вполне достаточно, – я поступила на дистанционное обучение на филфак Лютеранского университета Бразилии. Для поступления на первый курс, несмотря на дипломы о защите двух диссертаций в одном из лучших университетов Бразилии, меня заставили признать через местное Министерство образования мой аттестат о полном среднем образовании, выданный томским Академическим лицеем. Но в итоге все получилось. Теперь одновременно с погружением в глубины нашего лингвистического мира билингвов я учу базовые вещи и уже гораздо лучше понимаю, как думают бразильцы, чему их учат в школе, узнаю морфологию, синтаксис на другом уровне. Здесь много интересного. Например, если учишься на курсе, который дает право преподавать в школе, а не всякий курс дает это право, ты обязан изучить язык глухонемых.

Можете подробнее рассказать об инклюзивных практиках в Бразилии?

Как я уже сказала, в любые педагогические курсы обязательно входит язык жестов. Он называется Libras и с 2002 года является в Бразилии вторым государственным языком. Перед чемпионатом мира меня приглашали рассказать о России в такой двуязычной школе. Было человек шестьдесят детей разного возраста, мой рассказ сопровождался синхронным сурдопереводом. Меня очень много спрашивали о том, как в России относятся к глухонемым. В конце лекции мы устроили хоровод с молдавскими танцами. Во встрече принимал участие отец Андрей из русской православной церкви, которая находится в районе Сан-Паулу Ипиранга, он в свое время ими занимался.

В Бразилии очень серьезно проводят инклюзивную политику. На улице часто можно встретить глухонемых: они стоят группками, машут руками, никто на них не оглядывается. У нас в университете PUC администраторы помещений – люди, которые ходят с ключами, открывают и закрывают двери, – это глухонемые. Они умеют читать по губам. Для особенных людей предусмотрены специальные квоты при приеме на работу. Один из моих знакомых работает в банке помощником у программиста с расстройством аутистического спектра. Его задача – объяснять, что нужно делать. Дальше программист выполняет свою работу, причем на очень высоком уровне.

Я только что вернулась из Масейо, где проходил конгресс Бразильской ассоциации лингвистики. Там работали три секции по разным аспектам языка жестов. Темы поднимались очень интересные: лингвистическое разнообразие, составление лингвистического корпуса, автоматический перевод, особенности письменной речи, использование артиклей. Большое впечатление на меня произвела работа о стереотипах в языке жестов. Речь шла не о стереотипах обычных людей по отношению к глухонемым, а о стереотипах самих глухонемых из разных районов и разных социальных слоев по отношению друг к другу. Язык жестов – это полноценный язык, и в нем большой простор для работы лингвистов. Добавлю, что с 2018 года все государственные школы обязаны иметь в программе факультатив по языку жестов.

В Сан-Паулу на многих станциях метро есть телефоны для глухонемых. В них предусмотрены кнопочки, с помощью которых человек может набрать сообщение, которое потом будет озвучено. Когда я приехала в 2000 году, здесь было много телефонов-автоматов на улице, сейчас их меньше. Всегда два высоких, а третий – маленький, высотой в половину роста. Я задавала себе вопрос: «Кому нужны такие телефоны?» – пока наконец не услышала: «А если надо позвонить ребенку или человеку на инвалидной коляске? Он будет выпрыгивать из коляски, чтобы ухватить этот телефон?» Мне такие вещи просто в голову никогда не приходили. До сих пор, когда я вожу русских по городу и встречаю эти телефоны, я всегда обращаю на них внимание, как на пример заботы о детях и людях в инвалидных колясках.

Отношение к инвалидам хорошо характеризует одна история. Моя близкая подруга месяцами мне рассказывала о своем парне. Ее волновало, что он часто встречается со своей бывшей женой, она ревновала его – в общем, совершенно обычные для влюбленных явления. То, что он инвалид и перемещается на коляске, выяснилось совершенно случайно – когда она рассказала, что он ехал на автобусе и у него было такое выражение лица, что ему вызвали скорую. Я удивилась, что из-за выражения лица можно вызвать скорую. Она ответила: «Ну как же, он же на инвалидной коляске. Мало ли, человеку плохо стало». Я не могу себе представить аналогичную ситуацию в России: чтобы то, что человек – инвалид, настолько не имело значения, что это не комментировалось отдельно. И это не первая и не последняя такая история. Как-то раз человека на инвалидной коляске мы встретили на репетиции школы самбы. У него не было ни рук, ни ног, но его весело катали туда-сюда друзья, все кричали, улыбались и хлопали его по плечу, и никто на него не пялился.

Есть ли возможность сравнить научный мир в России и Бразилии?

Я окончила Томский государственный университет – один из лучших в России. Он сейчас является участником проекта «5-100», который включает ведущие российские университеты. Но я училась с 1996 по 2000 год, когда в стране был полный развал, и я не оканчивала российскую магистратуру и аспирантуру, поэтому есть вещи, которые мне сложно сравнивать.

В Бразилии возможностей учиться бесплатно по основной специальности гораздо меньше, чем в России. Поэтому сейчас в другие страны идет целый поток бразильских студентов, тем более что в России, например, есть система стипендий для иностранцев через Россотрудничество. И даже платное российское образование гораздо дешевле платного бразильского, особенно в области медицины. Поэтому в Курске, где курс медицины дается на английском, учатся несколько сотен бразильских студентов. Там даже есть для них специальное общежитие. Они учатся в России, а потом валидируют свой диплом в Бразилии наравне с иностранцами.

Интересно, что у бразильцев, все-таки поступивших в государственные бразильские университеты, стипендии привязаны не к оценкам в зачетке, как в России, а либо к социальным показаниям, либо к научным стажировкам. Стажировки можно начинать прямо с первого курса – iniciação científica (научная инициация). Обычно это 12 часов в неделю, оплата либо по квоте на стажеров внутри гранта руководителя проекта, либо это именные стипендии, что чуть больше половины минимальной зарплаты. Нередко на такие стажировки приходят студенты, которые учатся в частных университетах. Они платят за обучение в частном, а грант получают на научную работу в государственном. Если в частном университете есть интересные исследовательские группы, можно попробовать получить стипендию и непосредственно там. В этих случаях самое важное – список публикаций руководителя и адекватный проект, который студент сможет начать и закончить. Проект должен иметь прямое отношение к основной теме, которой занимается лаборатория.

Возможностей получения достойного гранта на учебу в магистратуре или аспирантуре до недавнего времени было гораздо больше в Бразилии. Гранты дают два больших федеральных фонда – CAPES и CNPq. У факультетов есть квота на определенное число стипендий, которые они распределяют после вступительных экзаменов. А также есть фонды штатов Бразилии, которые дают именные стипендии. Ограничений для иностранцев никаких нет – до недавнего времени даже сдавать экзамен по португальскому было не нужно. Поступай и подавай на стипендию на равных правах.

Когда я поступила в магистратуру в 2001 году, у меня была стипендия от CAPES по квоте от факультета, не особенно большая, где-то с минимальную зарплату. В аспирантуре я выиграла грант от фонда штата Сан-Паулу FАPESP. На него я снимала трехкомнатную квартиру в центре, в прекрасном районе.

Грант FАPESP состоит из двух частей. Одна часть – на жизнь. Сейчас для аспирантов это около трех тысяч реалов, примерно 750 долларов. Правда, из-за инфляции это уже не так хорошо, как пятнадцать лет назад, но все же это три минимальные зарплаты. Вторая часть – техническая, она финансирует покупки, необходимые для проекта, и поездки на конференции. На бразильские деньги я была на двухнедельной стажировке в Оксфорде, на конференции в Сиэтле, ездила на конгрессы по самой Бразилии. Думаю, если бы я училась в Томске, я бы вряд ли поехала в Оксфорд на стажировку. Кстати, еще существует вариант аспирантура-сэндвич, когда уже на этапе подачи проекта указываешь, что половину времени будешь работать в Бразилии, а половину за рубежом.

Впрочем, стипендии в магистратуре и аспирантуре в Бразилии получает около трети студентов. Некоторые сдают вступительные экзамены, а потом ждут, пока кто-нибудь защитится, чтобы получить грант по квоте. И потом уже пытаются получить именную стипендию. Многие не хотят ждать, предпочитают работать, а наукой занимаются в свободное время. Здесь защита диссертации не привязана так сильно к академической карьере. Нередко человек годы работает в своей области, а потом решает пересмотреть свои умения через призму научного проекта. В России финансовое положение у аспирантов сложнее. Насколько я знаю, многие получают 4–8 тысяч рублей, это меньше прожиточного минимума. При этом количество аспирантов – около 120 тысяч – в обеих странах одинаковое.

Еще одно важное отличие: в Бразилии, как в Европе и Штатах, важное место в системе развития науки занимают постдоки – молодые ученые на временных позициях. Они точно так же, как и аспиранты, могут получать стипендии по квоте от федеральных фондов или именные от штата, но им не нужно защищать диссертации, важно развивать свой проект и публиковаться. Критерии отбора – научная степень, хорошо написанный и обоснованный проект, наличие публикаций в международных журналах.

Также существует система грантов для бразильских молодых ученых – не важно, бразильцев или иностранцев с постоянным видом на жительство, – чтобы получать опыт постдока за рубежом. У фонда CNPq есть программа Сiência sem fronteiras (Наука без границ). Последние два года во Франции я работала именно по ней, через бразильское финансирование, несмотря на то что бразильского гражданства у меня нет. Стипендия была больше, чем моя прежняя, от Руанского университета. Главное требование – вернуться потом в Бразилию и находиться там столько же времени, сколько получал стипендию.

Фонд штата Сан-Паулу FAPESP также дает стипендии на приобретение опыта научной работы за рубежом, причем на всех уровнях обучения. Предполагается, что за время постдока молодой ученый получит новый опыт, опубликует новые статьи и потом уже начнет участвовать в конкурсах на профессора. Но иногда они  увлекаются или просто не могут найти постоянную работу. Например, у меня этот постдок пятый, и между четвертым и пятым я перешла с онкогенетики на лингвистику.

Когда в бразильском университете открывается место профессора, конкурс объявляется по всей стране. На это место подается несколько десятков заявок. Три дня подряд идет конкурс. В один день пишется письменная работа, на следующий день дается открытый урок, на третий день кандидат рассказывает о своем исследовательском проекте. В России, насколько я знаю, во многих университетах контракты просто перезаключаются каждые три года, широко объявляемых конкурсов на бессрочные должности нет. В Бразилии, если человек прошел конкурс, выгнать его уже невозможно. С одной стороны, если он расслабился и перестал публиковаться, это не очень хорошо. А если он не расслабился, у него есть очень хорошие возможности для занятия наукой.

В бразильских государственных университетах, в отличие от российских, преподаватели обычно ведут не более восьми часов лекций в неделю. Их основная задача – заниматься наукой и учить науке студентов. Все, что происходит в лабораториях, используется для воспитания нового поколения молодых ученых. Максимальное число учеников, которых может взять преподаватель при сохранении ими возможности получения стипендии, – десять человек. Каждый занимается своей темой, у профессора есть время, чтобы со всеми встречаться и заниматься именно наукой.

Как повлиял на научное сообщество приход к власти Жаира Болсонару?

Пятнадцать лет назад для ученых в Бразилии был буквально рай, но в последние годы ситуация осложнилась вместе с общим экономическим кризисом в стране. Например, грантовый фонд FAPESP получает один процент от всего дохода штата Сан-Паулу, три государственных университета штата – 9,57% c налога на торговлю. Поэтому финансирование науки и образования сильно зависит от состояния экономики.

С приходом нового президента в январе 2019 года ситуация осложнилась еще и политически. В начале мая вышло решение об урезании финансирования внезарплатного фонда федеральных университетов на 30%. При этом министр образования объявил, что финансирование в первую очередь урежут «неблагонадежным» университетам, тем, которые устраивают шумные студенческие праздники (якобы на деньги налогоплательщиков), привечают движение бездомных трудящихся и устраивают политические акции против нового правительства. Пока университеты готовили обращения, решительно осуждающие цензуру, выяснилось, что финансирование урезали всем подряд.

Именно в день принятия решения о сокращении финансирования университетов я была на конференции по лингвистике в Масейо, где собрались представители всех федеральных университетов. Конференция прошла практически в революционной атмосфере. Звучали призывы: нужно выстоять, нужно объединиться, нужно выйти на улицы. Но широкой общественной поддержки у университетов нет.

Что касается бразильцев из обеспеченных социальных слоев, то даже среди моих знакомых есть люди, которые искренне верят, что в государственных университетах только бастуют и курят травку. Кого-то возмущают расовые квоты при поступлении, кого-то – квоты для трансгендеров и беженцев. Другие говорят: «Мои родители оплатили мне частный университет. Почему на наши налоги танцуют на празднике жизни какие-то бездельники и голодранцы?»

Люди из бедных и необразованных слоев населения об университетах совсем не думают. Половина всех бразильцев получает меньше, чем минимальную зарплату, 29% населения функционально неграмотные. Поэтому, если отойти немного от университетской среды, все наши публикации (а в 2016 году Бразилия была на 13-м месте в мире по количеству научных публикаций) и международные рейтинги – это в некотором роде мыльный пузырь.

На днях по решению Министерства образования были безо всякого предупреждения заблокированы несколько тысяч стипендий из университетских квот на магистрантов и аспирантов, которые передают от защитившихся новым студентам каждый год. Многие из тех, кто только что поступил, стипендий теперь не получат. Действующие стипендии пока затронуты не были, но новое правительство уже озвучило, что планирует перестать финансировать курсы по философии и социологии. От иностранцев в данной ситуации не зависит ничего – мы здесь не голосуем и можем только продолжать работать, пока это возможно.

Возвращаясь к вашему исследованию, какая вам была бы полезна помощь?

Мы запускаем следующую часть опроса, в которой просим прослушать отрывки речи русскоязычных людей и ответить на вопросы о том, как вы их по голосу представляете. Все желающие могут принять участие в нашем проекте.